Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
– Что с ними?
– Тёмные.
– Тёмные? – Не понимающе спросил Миша.
– Волосы на голове светлые, а брови тёмные.
Более никаких сведений получить от Кати не удалось, попрощавшись, Жуков прошёлся по улице, расспросил дворников соседних домов, только они ничего не видели.
Один городовой, имевший недалеко пост, поведал, что то ли четвёртого, то ли пятого (времени—то сколько прошло!) видел двух молодых людей, один из которых подходил по описанию, сели в экипаж на пересечении с Воскресенским проспектом.
Глава девятнадцатая. Штабс—капитан напросился
– Василий Михайлович, – с нескрываемой в голосе радостью произнёс пристав 3 участка Московской части капитан Зиновьев, дородный мужчина, страдавший при ходьбе отдышкой. Полицмейстер 2 отделения полковник Угрюмов стал подыскивать замену шестидесятилетнему Петру Васильевичу, который не менее с заметной иронией добавил, – приветствую вас, разлюбезный чиновник по поручениям при начальнике сыскного отделения. Какими судьбами в наших краях, я, вроде бы, посыльного не отправлял на Большую Морскую?
– Так, видимо, они сами, – сделал попытку пошутить помощник пристава коллежский секретарь Илья Леонтиевич Нефедьев, красавец тридцати двух лет с пышными усами и бакенбардами, подстриженными точь в точь, как у нынешнего Государя—Императора, незабвенного Александра II, – нос по ветру держат.
– Здравствуйте, господа, – поздоровался штабс—капитан, своим серьёзным видом и голосом настраивая полицейских чинов на деловой настрой, – я здесь по делам службы, но если что—то случилось, то не применю воспользоваться возможностью оказать вам услугу, – хотя слова и звучали дружески, но чувствовалась в них и насмешка, и стремление уколоть в ответ. Штабс—капитан в Лештуковском переулке оказался не по службе, а по делам скорее по личным, надо было завершить одно дело, которое, как нескончаемая верёвка тянулось с прошлого года.
– Не откажемся, – поглаживал усы помощник пристава и подмигнул капитану Зиновьеву, намекая, что от сиего дела можно избавиться, ведь для чего создана сыскная полиция, как не для таких случаев.
– Так что стряслось в подведомственном царстве? – Теперь штабс—капитан не сдержался, но при этом не дрогнул ни один мускул на лице. Сама серьёзность.
Капитан Зиновьев кашлянул в кулак, и в правду, что это они с помощником так разошлись, и взглянул из—под седых широких бровей на Илью Леонтиевичу.
– Час тому купцу Фуфаеву, живущему в этой квартире, – пристав показал рукой на приоткрытую дверь, – неизвестный проломил голову, когда он вышел на лестничную клетку, похитил бумажник с кредитными билетами и скрылся.
– Час тому? – уточнил Орлов.
– Истинно так, мы, – Зиновьев кивнул головой на помощника, – только прибыли и толком ничего не знаем.
– Купец жив?
– Жив, но доктор говорит, плох, разговаривать пока не может, так что мы и сами не знаем, как выглядит нападавший.
– Но о нападавшем кто—то изволил сообщить, – буднично произнёс Василий Михайлович.
– Совершенно верно, – пристав с помощником переглянулись.
– Вот со свидетеля надо и начинать, – в голосе штабс—капитана звучали нотки учителя гимназии, объясняющего нерадивым ученикам, что дважды два всегда будут четыре, а отнюдь не три, и совсем уж не пять.
– Начинайте, Василий Михайлович, – засопел пристав, признавая правоту сыскного агента, невзирая на предвзятое отношение со стороны некоторых полицейских чиновников, они признавали, что Путилин и его люди знают своё дело, – Илья Леонтиевич, я думаю, мы сможем оказать любую помощь Василию Михайловичу.
– Так точно, – щёлкнул каблуками статский помощник пристава, никогда не одевавший военного мундира, но наслышанный о поведении офицеров.
Штабс—капитан наклонился перед дверью в квартиру купца. Пятно засохшей крови показывало, где лежал Фуфаев. Василий Михайлович поднял голову и посмотрел на пристава, который тяжело засопел:
– Да, там нашли беднягу с окровавленной головой.
– Я могу поговорить с доктором?
– Непременно, – и капитан Зиновьев обратился к помощнику, – Илья Леонтиевич, не сочтите за труд, пригласите Готфрида Готфридовича.
Через несколько минут на лестничную площадку вышел доктор Московской части статский советник Геринг, вначале показалось, что из дверей выкатился большой шар в тёмном чесусовом костюме в мелкую, едва приметную глазу. Клеточку, завершаемую большой круглой совершенно лысой головой с торчащими, как листы бумаги ушами и очками в золотой оправе.
– Здгавствуйте, – доктор снял очки, достал из кармашка мягкую тряпочку и начал протирать стекла, – вы хотели меня увидеть.
– Совершенно верно, господин Геринг, я – сыскной агент, – Готфрид Готфридович махнул рукой, показывая тем, что он знает, кто перед ним, – мне хотелось бы узнать, как себя чувствует господин Фуфаев? Можно ли с ним побеседовать? И ваше мнение, чем могла быть нанесена рана на голове?
– Молодой человек, – Геринг надел очки и посмотрел внимательно на сыскного агента, – вы слишком много задаёте мне вопросов. Что я могу их позабыть, пока буду отвечать на пегвый. Итак, господина Фуфаева лучше не тгогать, ему я пгописал покой, тем более, что когда купец вышел и только мельком взглянул на мужчину, потом незнакомец удагил его со спины и наша жегтва так и не успела рассмотгеть пгеступника, далее… О чем вы спрашивали?
– Орудие, – напомнил штабс—капитан.
– Я думаю, либо дубинка, либо толстая палка, либо кусок железного прута. В гане я не заметил ни гжавчины, ни щепок, а может, пгедмет, не более полу сажени в длину, – доктор развёл руки в сторону, показывая ладонями длину, – обёгнут был в толстое сукно или кожу. Я ответил на все ваши вопросы?
– Да, господин Геринг, благодарю, – задумчиво произнёс Василий Михайлович.
Капитан Зиновьев и его помощник молчали и наблюдали, как снова штабс—капитан склонился над пятном, что—то совсем неслышно пробормотал, поднялся, сделал несколько шагов по лестничной площадке, озираясь по сторонам.
– Да, так и было, – наконец сказал он вслух.
– Что—то выяснили? – поинтересовался коллежский советник Нефедьев.
– Преступник ждал вот за этим выступом, – сыскной агент указал на нишу на площадке, – когда Фуфаев вышел и повернулся спиной, незнакомец ударил и, видимо, побежал вниз. Вы расспрашивали жильцов или дворника, может, кто—то слышал топот или чужого человека в доме?
– Василий Михайлович, мы прибыли за несколько минут перед вами, – опять засопел капитан Зиновьев, выказывая свою обиду.
– Хорошо, если не возражаете, я пройдусь с расспросами.
– Нет, – пристав с помощником переглянулись, – мы отнюдь не против.
Стук каблуков штабс—капитана становился все тише, пока не утих вместе с едва слышимым скрипом входной двери.
Капитан Зиновьев, отдуваясь, надел форменную фуражку, которую держал в руках, чертыхнулся, его помощник коллежский секретарь так и не расслышал слов начальника и учтиво промолчал, только в голове мелькнуло, что когда же пристав подаст в отставку. Давно засиделся на теплом месте, пора и честь знать, более молодым, Илья Леонтиевич приосанился, дорогу освобождать.
Кроме дворника никого у двери не было, даже праздной публики, охочей до таких случаев, чтобы поглазеть, что—то услышать и потом разнести по столице о таком кровавом происшествии, что можно за голову схватиться – слишком много нелюдей ходит по улицам, не город, а разбойничий вертеп.
Василий Михайлович прищурился, весеннее солнце совсем не ласковыми лучами било в глаза, словно лето давно пришло на петербургскую землю.
И только теперь штабс—капитан от досады сжал губы и зачем ввязался в новую историю, в сыскном и так дел по горло. Да, ладно, как говорится, назвался груздем, так полезай и без всяких сетований. Как—нибудь разберёмся и в этом деле.
– Братец, – Орлов поманил пальцем дворника, – ты, как мне кажется, знаешь о происшествии в доме?
– Так точно, Ваше Благородие! – бело—рыжеватая борода жила своей жизнью, только присмотревшись, штабс—капитан понял, что у благообразного старика дёргался подбородок.
– Что можешь сказать?
– Я прошу прощения, ваше благородие, но вы кто таков будете?
– Я—то, – Орлов хотел ответить грубо, но сдержался, достал из кармана жетон, – сыскной агент.
– Быстрёхонько вы, – дворник тут же прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнего, но Василий Михайлович больше поглащён новым следствием, чем выискивать в словах горожан неприятные для уха нотки.
– Так что видел, братец, что слышал? Докладывай.
– Дак что? Я ж на улице, почитай, цельный день. По парадной лестнице не хожу, хозяйкой нашей, Марьей Дмитриевной, запрещено.
– Ты мне не про хозяйку рассказывай, а кто из дому выходил в последний час? Кого из незнакомых людей видел? Почему не поинтересовался. Кто таков? Ты мне все, как на духу. Считай, что на исповедь пришёл. Понял?
